Бизнесмен Александр Василевич в тюрьме уже четыре месяца. За это время закрылась галерея «Ў», которой он владел, заблокировали сайт kyky.org. У Александра родилась дочь. Его жена Надежда, которая сама стала подозреваемой по уголовному делу, вместе с детьми сейчас в Таллине. О своем отъезде, холодной камере на Володарке и единственном министре в стенах галереи она рассказала в интервью»Нашей Ниве».
Фото Ольги Заверженец
«Наша Нива»: Вашей младшей дочери нет и месяца. Когда только забеременели, каким представляли себе это время — первые дни Уршули?
Надежда Зеленкова: Я не представляла его себе. Планировала, что буду рожать в Вильнюсе и останусь там на некоторое время пожить.
«НН»: Почему изначально не собирались рожать в Беларуси? Недоверие к нашей медицине?
НЗ: Нет, я думаю, что у нас хорошие врачи, но сама система не помогает тому, чтобы к вам было обычное человеческое отношение. Если есть вариант не связываться с белорусской бесплатной медициной, я его использую. Есть вещи, которые просто не доходят до нас. Например, вопрос, с которым я столкнулась со старшей дочерью: линзы, которые необходимы для ребенка с проблемами со зрением, невозможно сделать в Беларуси. Я их заказывала сначала в Израиле, потом в Германии, и благодаря этому у дочки лучшее зрение, чем могло бы быть, если бы мы пытались все решить в нашей стране.
«НН»: Как оказались в Таллине, а не в Вильнюсе, если планы были другие?
НЗ: В Вильнюс я поехала бы с Сашей. А поскольку его нет сейчас «в доступности», я поехала в Таллин, так как здесь живет моя сестра, она мне помогает сейчас.
«НН»: Почему дочь решили назвать Уршулей, если не секрет?
НЗ: Был какой-то топ-лист имен, где Уршули сначала не было, а потом выбилась вперед. Это не ассоциация с Уршулей Радзивилл, к тому же мне не очень нравятся ее пьесы (улыбается). Мы искали имя белорусское, но которое нормально воспринимается в разных языках, понимая, что мы не знаем, где будет жить ребенок.
«НН»: Как долго планируете оставаться за границей?
НЗ: Не знаю. Зависит от того, что будет происходить в Сашином деле, что может происходить в моем деле, что в Беларуси. Сейчас я не собираюсь возвращаться, потому что у меня нет на то причин.
Фото Ольги Заверженец
«НН»: Старшая дочь знает, почему папа не с вами, или для нее создана легенда?
«В Минске можно организовать свидание в тот же вечер, только если пообещаешь секс». Плюс-сайз модель о том, как ищет пару в интернете
«Это ад — выбирать памятник своему 8-месячному ребенку». Откровенный монолог Карины, чей муж выбросился с дочерью с 24 этажа на Грибоедова в Минске
Финалистка «Мисс Беларусь» пошла искать любовь на реалити-шоу «Холостяк»
НЗ: Нет никакой легенды. И первый раз, когда он был на сутках по административному делу, рассказывала Аделе, почему он там, и теперь для нее это открытая информация.
«НН»: Сложно объяснить ребенку все эти реалии?
НЗ: Нет, нормально — это же ребенок, который в Беларуси живет (улыбается). Она сталкивается с различными проявлениями нашей отрасли истории каждый день. Не только ее папа на сутках был, но и папы почти всех подруг.
«НН»: Вы также стали фигуранткой уголовного дела. Что с вашей компанией сейчас (Надежда-директор интерактивного агентства Red Graphic. - НН)?
НЗ: Мы работаем как обычно. Счет как был арестован, так и остается под арестом. Мы пишем ходатайства к следователю, чтобы он позволил нам выплатить кусочек зарплаты или аренды, получаем разрешение через какое-то время. Зарплаты нельзя заплатить в полном размере — только полторы минималки.
«НН»: Когда началась эта ситуация, много ли людей ушло?
НЗ: Сложный вопрос. У нас маленькая компания-12—15 человек, такой небольшой креативный бизнес. Мы делаем достаточно штучные вещи, и нам нужна профессиональная команда, а не большое количество людей. Сейчас, конечно, для компании время очень сложное, связанное с двумя вещами — не только с уголовным делом, но и с тем, что меня нет. И то, что задерживали сильно зарплаты и, если их сравнивать с прежними в долларовом эквиваленте, они падали, тоже влияет. И да, часть команды меняется. У нас много вакансий сейчас.
«НН»: Хотела спросить о культовом месте для Минска-галерее «Ў». Почему пришлось закрыть ее?
НЗ: Есть такие проекты, которые просто не живут, если вы не можете уделять им достаточно внимания. Галерея — очень сложный проект с точки зрения его способности выжить. Это во-первых. Во-вторых, галерея почти что не работала с весны из-за коронавируса. У нас там был склад фонда BY_help. Мы собирались возобновить работу в августе — и тут началось уголовное дело с обыском.
Мы не знали, как выжить галерее и бару. Один из наших партнеров предложил, чтобы он смог привести новых людей и изменить формат. Проект закрылся, возобновится ли, не знаю. Это не было простым решением.
«НН»: Как Александр воспринял его?
НЗ: Если бы он был свободен, у него, наверное, были бы варианты воспринимать по-другому. Он был не рад, зол, но ничего сделать не мог.
«НН»: Вам не кажется, что у власти есть особая нелюбовь к интеллигенции, которая создает культурные, креативные проекты?
НЗ: Безусловно, есть. Это не зависть — это непонимание зачем. Не всем людям, которые у власти, нужно искусство. Как они обнаруживают это непонимание, может быть разным. Лучшее с моей точки зрения проявление — когда нас никто не трогает, и мы можем работать, как считаем правильным. Конечно, в обычных условиях культуре помогают, она просто часто не способна выжить — и это система не только Беларуси, но и других стран. У нас запрос не на то, чтобы помогали — чтобы просто не мешали.
«НН»: За время существования галереи «Ў» посещали ли ее высокие чиновники?
НЗ: Министр культуры Латушко посещал нас несколько раз, проводил круглый стол в галерее. Больше не помню, чтобы кто-то был.
«НН»: Встреча Лукашенко с политзаключенными в СИЗО. Муж после делился с вами впечатлениями?
НЗ: Нет. Письма — это то, что читают все. Поэтому там обсуждаются такие вопросы, как что кто ел, сколько подходов физической культуры сделал. А через адвоката передавал, что они на той встрече договорились, что не будут распространяться. Та информация, которая есть у меня, она такая же, как у всех. Саша не знал, куда он едет, удивился. Побыл на встрече, сходил в баню на следующий день, провел ночь в СИЗО КГБ. Таким образом пополнил список изоляторов, в которых уже был — Окрестина, Жодино, Володарского. Full house.
«НН»: Ммногие тогда не узнали Александра из-за его нового имиджа. Вы знали, как он теперь выглядит?
НЗ: Да, еще до того, как появилось видео. Это тоже меня заботит — я не понимаю, зачем цепляться к людям, которые не осуждены (есть же хоть на бумаге какая-то презумпция невиновности). Почему они не могут быть с бородой? Там есть требования к опрятности прически, поэтому у него все выбрито было, кроме хвостика.
«НН»: По словам Воскресенского, Бабарико предложили: верни «украденное» — и тебя выпустят. Александру какие-либо условия озвучивали?
НЗ: Как только на вас есть уголовное дело, самый лучший подарок, который вы можете сделать следствию, — признаться. Потому что им тогда не нужно работать. А так надо найти что-то в документах, что позволило бы им довести это дело до суда.
Саша отсидел уже четыре месяца. Они же не могут просто сказать: ой, мы ошиблись.
Это ситуация невеселая, так как признание представляется как единственная возможность вообще выйти оттуда. И история о том, что люди признаются во всем, в чем только их ни обвиняют, ведь для многих это единственная надежда. Даже если вы ни в чем не виноваты и какие-то деньги, которые вам инкриминируют, вы можете выплатить, для вас это становится вариантом.
Ведь когда доходит дело до суда, 0,3 % вероятности оправдания. И мы эти суды все видели. Адвокат Саши говорила: «Надя, не может быть такого, это же обвинение, там работают серьезнее, чем по административным делам, не может быть, что просто возьмут и закроют человека на несколько месяцев». И сейчас мы в ситуации, когда так и есть.
«НН»: Некоторые потом писали: «Как можно пожать руку Лукашенко!» Возмущали такие комментарии?
НЗ: А как эти люди представляют себе пребывание в тюрьме? Кого-нибудь спрашивают, когда говорят: выходи из камеры? Человек может не выйти? Наверное, но тогда будет жить в карцере. У каждого действия там своя логика. Я думаю, что люди должны оказаться в такой ситуации и потом решать, что они будут делать.
Плюс есть обычные вещи, которых вы придерживаетесь в общении даже с теми людьми, которые вам не нравятся. Вы все равно говорите им «здравствуйте».
«НН»: Какие условия у Александра на Володарке? Вы как-то писали, что в камере очень холодно.
НЗ: У Саши была двухэтажная шконка у стены и у окна, там было совсем холодно. Сейчас он переехал куда-то вглубь камеры и там немного теплее. Но они — 12 человек — спят в одежде и в некоторые дни в шапках. Болеют там тоже.
«НН»: С книгами как-то вопрос решили?
НЗ: Книги, на которых написано «учебное пособие», вы можете передавать. Безусловно, это не то, что люди хотят читать. Художественную литературу нельзя, только то, что есть в библиотеке. А в библиотеке нет списка. Раз в неделю, так понимаю, приходит библиотекарь и спрашивает: Что вам принести? Вы называете трех авторов. Он еще через неделю приходит и говорит: а их нет.
Те книги, которые я пытаюсь передавать, написаны профессорами, но это не учебники. Иногда их принимают, а иногда нет. И никакой логики я не нашла. Одна книга может пройти, а произведение этого же автора с другим названием — нет.
«НН»: Вы рассказывали, что сокамерники мужа обсуждают, в какую колонию лучше поехать. Это отчаяние?
НЗ: Это реальность для них. Большинство из них сидит по делам августовских событий, по которым люди получают года — два, четыре. Мой друг, который в другой камере находится, был задержан в августе, у него будет суд в январе. Экономические дела рассматривают дольше.
«НН»: Вы знаете Александра 20 лет. Как думаете, как он воспринимает все, что с ним происходит?
НЗ: Он понимает, почему он там, сожалеет, что не может помочь ни семье своей, ни бизнесу. Представьте: вы знаете, что у вас родился ребенок, мать заболела коронавирусом, начались важные переговоры… а вы сидите и ничего не делаете. Безусловно, он не может быть рад этой ситуации. Но еще когда он вышел после административного ареста, он много рассказывал о бытовых условиях в изоляторе и том, как люди друг к другу относятся. И говорил, что самое главное — это оставаться человеком. Думаю, он остается человеком.
«НН»: В 2010-м Вы были на Площади. Сравниваете ли ситуацию тогда и сейчас?
НЗ: Тогда тоже было удивление, как нас много. Но я думаю, что за это время люди изменились и не похоже на то, что мы можем вернуться к тому аполитичному состоянию общества, когда каждый живет просто своей жизнью. Тогда ситуация меньшее количество людей затронула. Хотя для всех были шоком сама Площадь, ее разгон и то, что происходило потом. И все тогда уже знали, что это традиция — сажать кандидатов в президенты.
Самое страшное, мне кажется, что и тогда была надежда, что что-нибудь изменится. А как будет сейчас, я не знаю. Очень надеюсь, что вся эта ситуация не может существовать долгое время.
«НН»: За эти четыре месяца, что муж не с вами, что было самым тяжелым?
НЗ: Представлять то, что с ним происходит. Если вы живете своей жизнью, оно может быть очень сложным и с моментами, которые бы вы хотели пропустить, но понимать, в какой Саша ситуации находится, — это трудно.
«НН»: У вас осталось что-то от прежней жизни?
НЗ: Конечно — работа, друзья, семья. Плюс с моим уровнем политического сознания все нормально было и раньше, нет того, что вдруг открылись глаза. Моя жизнь по бытовым условиям изменилась. Но то, что Саши физически нет рядом, не значит, что мы не вместе — мы такая же пара, как и была. Только не видимся.
«НН»: Как находить в себе силы в это сложное время?
НЗ: Понимать, что в этой мясорубке люди не только за решеткой оказались — часть осталась калеками, часть погибла. А у нас есть жизнь, мы ее продолжаем. Бесконечно находиться в состоянии депрессии — вариант, конечно, но лучше его избежать. Мне кажется, что в любых условиях есть моменты, когда вы можете чувствовать себя счастливыми, — и у Саши, и у меня. Это сложное время, но это время нашей жизни. Просто keep calm and carry on.
Наталья Лубневская, фото из Facebook
