«Я считала своей самой большой утратой смерть отца. Он умер 10 лет назад, и я думала, с этим не справлюсь. Но я себя успокаивала, что человек прожил долгую жизнь, сделал из меня ту, кто я есть. А когда не стало дочери, я обошла психотерапевтов, испробовала всё, что только возможно, — не помогало ничего. Смысла нет. Идет жизнь — а ты на обочине стоишь».
О трагедии, случившейся в конце июня 2020 года говорил весь Минск. Дом на улице Грибоедова. Молодой мужчина сбросил с 24-го этажа собаку, маленькую дочь, а после прыгнул сам. Все погибли. Карина Кугель — мама той девочки. Только сейчас она решила поделиться своей историей и запустить проект помощи женщинам, которые потеряли детей.
Карине 30 лет, она экономист по образованию. Имеет лицензию медиатора. Яркая, стильная. Следила за модой, держала свои точки по продаже одежды, но из-за экономической ситуации пришлось закрыться.
Она рассказывает непростую историю своих отношений, где была и любовь, и ссоры. Улыбается, когда вспоминает маленькую дочь. И надеется, что другие женщины, пережившие подобное, увидят, что они не одни.
С гражданским мужем Карина прожила 12 лет.
«Мы познакомились, когда я оканчивала колледж, а он — университет. Рома меня покорил. Мы дружили. И тут у меня умер пес, той-терьер. Я Роме звоню, плачу. Проходит два часа, он набирает: «Выходи к подъезду». И приносит мне Йорка. Тогда таких пород еще было мало, и когда мы гуляли, я часто говорила, какие они классные. После этого я подумала: человек совершает для меня такие поступки! И мы стали встречаться.
Я им восхищалась: он креативно мыслил, вел вебинары по ставкам — у Ромы все было связано с футболом. Он им жил, знал с детства. Я тоже любила футбол, помню, как мы с папой смотрели чемпионат мира. По примеру отца я болела за «Баварию». Но когда делала ставки, они всегда проигрывали.
В отношениях я многого терпела и прощала. Уходила — Рома обещал, что изменится. На месяц становился идеальным мужчиной, потом опять… Мы редко разговаривали. Сесть вечером, обсудить планы, поддержать — ничего. Мы вроде вместе, но нежности не было.
Но я не хочу его обвинять — я его люблю до сих пор».
Рождение дочери для Карины стало чудом. Карине говорили, что она не может забеременеть, и вдруг тест показал две полоски.
«В тот момент мы в очередной раз расстались с Ромой. После известия о беременности, естественно, сошлись — было колоссальное давление родственников: «Ребенок должен жить с отцом». Я чувствовала иначе. А женщине следует доверять своей интуиции. Не жить с тем, с кем не хочешь. Если есть какие-то звоночки — уходить. Верить в себя, что у тебя все получится, ты справишься. Я прокручивала в голове разные варианты. Если бы тогда мы не сошлись снова, я бы спасла своего ребенка…
Дочь прямо копия меня была. Так же перебивала моих подруг, как и я. Я старалась себя сдерживать, но было колоссальное желание всем скидывать ее фотоснимки. Эти фатиновые юбочки, заколочки… Когда родилась Лагерда, я почувствовала такой прилив сил! Ради нее я могу все, сделаю так, чтобы она была самой счастливой, чтобы гордилась своими родителями. Вечером после кормления дочь засыпала на специальном стульчике, и лучшее ощущение — это переносить в кроватку ее теплое, вкусно пахнущее тельце. Боже, я каждый день ждала этого момента!
«В Минске можно организовать свидание в тот же вечер, только если пообещаешь секс». Плюс-сайз модель о том, как ищет пару в интернете
«Это ад — выбирать памятник своему 8-месячному ребенку». Откровенный монолог Карины, чей муж выбросился с дочерью с 24 этажа на Грибоедова в Минске
Финалистка «Мисс Беларусь» пошла искать любовь на реалити-шоу «Холостяк»
Почему Лагерда? Мы когда-то собирались уехать в Швецию: были там у знакомых и влюбились в то место, поняли, что это страна со всеми условиями. Подсели на сериал «Викинги». Меня зацепило, что женщина может быть и хозяйкой, и воительницей. Ну и наша дочь — маленький воин.
Помню, как она первый раз рассмеялась. Мы валялись с ней на полу, слушали «Руки вверх», я снимала видео — и тут она заливисто начинает хохотать. Ей месяцев пять было. Я это видео пересматривала с утра до вечера. А теперь не могу.
Рома от нее не отходил. Он любил дочь. Мы когда первый раз выходили на прогулку (очень его ждали!), чуть не подрались, кто будет идти с коляской (улыбается). Катили ее вдвоем. Он вставал по утрам, чтобы покормить дочь, разговаривал с ней».
За месяц до трагедии Карина и Роман расстались, на этот раз окончательно. Карину пугали его перепады настроения.
«Я с ним рассталась не ради кого-то другого. Здесь вопрос только в нас троих — во мне, Лагерде и Роме.
Честно, в последнее время я его боялась. Я ему так и говорила: не знаю, на что ты способен. Я понимала, что это не жизнь — ты задыхаешься в отношениях. Пошла масса агрессии, угроз, много недосказанностей. Но я боялась за себя — не за дочь. Если бы у меня хоть на процент были сомнения в его отношении к ней, я бы никогда в жизни их одних не оставила.
Мы продолжали жить на съемной квартире. Рома свои вещи не забирал, периодически уходил. День мы нормально разговаривали, на следующий — мне прилетали претензии в духе «лишаешь ребенка семьи, всю жизнь мне испортила». Я предлагала сходить к семейному психологу. «Что за глупость, ни в коем случае», — такая была реакция. После 12 лет этот разрыв для нас обоих был болезненным, со шквалом эмоций.
Мы договорились, что будем с ребенком сидеть по очереди через день. Вечером перед трагедией я уехала за город. Мы поссорились, но ничего необычного в этом не было. В 9 утра Рома прислал мне фотографию Лагерды и Йорка Ревы, все с ними было хорошо. А потом начались оскорбления, он кольцо смыл в унитаз. Я пишу: «Рома, что происходит? Ты все равно ее отец, это никуда не денется». В ответ: «Я только сейчас понял, какая ты бессердечная. Скоро узнаешь». И смайлик. Единственное, из-за чего меня передернуло, — то последнее предложение. Я еду в Минск — и тут мне звонят милиция, соседи, хозяйка квартиры. И начинается ад.
Это ад — когда ты хоронишь своего 8-месячного ребенка, выбираешь памятник. Когда понимаешь, что сил нет. Ты за что-то берешься и думаешь: а зачем это надо? Ничто не имеет смысла. Если ты что-то для нее и можешь сделать — это поехать на кладбище, купить игрушки. Был очень тяжелый октябрь. 9-го — мне 30, 17-го — дочке годик. Мог бы быть.
Невозможно было смотреть на других детей. Невозможно было выходить из дома, вставать с кровати, элементарные вещи делать — задыхаешься, начинаются панические атаки. Я до сих пор не могу расправить плечи, у меня как что-то сжалось внутри.
Рома никакой записки не оставил. Маме он даже не говорил, что мы расстались, чтобы не волновалась лишний раз.
Я заходила в ту квартиру: чтобы похоронить ребенка, мне нужно было свидетельство о рождении. Моего там не осталось ничего — Рома все сжег в ванной: одежду, обувь, сумки. Даже заначку. Дочкины вещи он не трогал. Там вся квартира было в копоти. Хотя я эту квартиру очень любила и создавала там уют, в ней ощущалось столько злости, что просто невозможно было там находиться. После случившегося я там уже не жила».
Карина вспоминает, что после той трагедии в ее адрес полетела уйма грязи.
«В комментариях писали, что я бросала ребенка, уходила в загулы. Мол, почему меня не было тем утром дома? Мне даже близкие Ромы говорили, что я его довела. У него отец застрелился три года назад. Мама винит меня в смерти Ромы. Я как женщина ее понимаю, думала, что мы вместе сможем с этим бороться. Первое время мне тоже хотелось порвать всех, потом я взвесила и поняла, что и она потеряла своего ребенка. Плюс, с кем мне еще Рому обсуждать? У меня вся жизнь с ним связана, я постоянно вспоминаю его. Я позвонила его маме — ничего из этого не вышло.
Конечно, за эти 9 месяцев у меня самооценки никакой. Я себя разлюбила. Мне казалось, что я уже достала всех друзей своим нытьем, что я одинока и никому не нужна. Я сидела на полу, жгла церковные свечи, ревела и просто кричала в окно».
Как справляться с такой болью? Карина и сейчас до конца не знает. Советует пробовать всё: кому-то облегчение принесет йога, а кому-то — вера в мистику.
«В первые же дни я начала переписываться с женщинами, которые перенесли подобные истории. С одной мы обсуждали, как покончить с собой. У меня постоянно были такие мысли. Дней, когда я чувствовала себя счастливой, не было. Я не знаю, как я жива до сих пор. Это, наверное, заслуга подруг, которые не отходили от меня ни на шаг, боялись оставить меня одну.
Я соглашалась на любые встречи. Меня одна подруга водила по театрам. Я не помню ни одного спектакля, но я понимала, что мне нужно накраситься, выйти, и еще один день мой пройдет. Кто-то в Макдональдс вытягивал, кто-то к себе в гости забирал.
Очень сложно было найти психотерапевта. Мне скинули пять номеров телефона. Из этих пятерых со мной согласились работать двое. Остальные отказались: «С такими травмами мы не работаем». Я пришла к психотерапевтке: она хорошая, но выговорить мне было нечего. Я хотела одного — чтобы моя дочь была со мной. Были визиты, когда я просто плакала. Но и они были полезны, потому что я выходила из дома.
Здесь задействуешь всё — бабки, экстрасенсы. Самое главное, чего хочется в такие моменты, — хоть в чем-то найти своего ребенка. Мистика не мистика, но это шанс почувствовать, что твой ребенок с тобой и с ним все хорошо. Без веры не проживешь. Как говорила одна женщина: я просыпаюсь и говорю себе, что теперь на один день ближе к своему сыну. И все мамы пишут о том, что нельзя кончать жизнь самоубийством, иначе не встретишься со своим ребенком.
Конечно, когда тебе говорят, что дочь вернется каким-то образом, это помогает. Я сделала татуировку с ее именем на ключице — хожу, прикасаюсь к ней. Ведь это кусочек меня.
Здесь реально нужно пробовать все. Но главное — присутствие. Когда спрашивают, чем помочь, — просто приедьте и побудьте рядом. Обнимите, возьмите за руку.
Книжки спасают. Я прочитала толстенный «Шантарам» и перешла на книги по психологии. «Что можно сделать, когда сделать уже ничего нельзя» Алавердовой, «Когда все рушится» Чодрон, «Прервавшиеся начинания» (об преодолении утрат, связанных с деторождением). Они повлияли на мои мысли, подсказали, как надо действовать. Смотрю разные документалки про убийства, детективы. Просыпаюсь и сразу включаю, потому что когда тишина — страшно.
Я всегда с собой ношу колпачок от любимой соски доченьки. Сама соска на кладбище. Оставила дома пару наших любимых комбинезонов для сна, несколько платьиц, коляску, обувь, которая для нее была приготовлена — она еще ничего из этого не успела поносить. Сначала хотела всё сохранить, но спустя полгода отвезла часть вещей в Дом милосердия».
Идея поддержки женщин, потерявших своих детей, у Карины появилась после разговоров с теми, кто пережил подобные трагедии. С проектом «Выжить» она подалась на конкурс Social Weekend.
«Термин «Бедствующие родители» есть во многих книгах по психологии. Если основываться на американской модели, там есть коллектив волонтеров — это люди, которые пережили нечто подобное и прошли курс по оказанию помощи. Ты можешь им позвонить, они придут к тебе домой и просто будут сидеть рядом. Посторонние люди становятся близкими в такие моменты. У меня уже собралась команда — юристы, психологи, коучи.
Важны группы поддержки: я знаю, как этого будешь ждать — места, куда ты приходишь и где тебя все понимают. Мне писали мамы, у которых трагедия 20 лет назад произошла, и им такая поддержка нужна до сих пор», — делится Карина. Пост в инстаграме, в котором Карина рассказала свою историю, разлетелся мгновенно.
Карина по себе знает, какие слова приносят одну только боль и раздражение, а не облегчение.
«Нельзя говорить: у тебя еще будут дети, надо взять себя в руки. Не возможно — на тебя накатывает депрессия. Мне подруга звонит: хочу лета. А я не хочу лета, у меня в носу тот запах, когда я сидела в скорой, а рядом лежало накрытое тело дочери. В Парк Победы, где мы часто гуляли, я не могу заходить.
Хотелось услышать: «Ты молодец, ты выжила в этой ситуации, то, что ты чувствуешь, нормально».
В дальнейшем Карина намерена привлекать внимание и к другим темам: отношение к женщинам в роддомах, семейное насилие, люди, чьи близкие совершили суицид. Через общественную деятельность она надеется вытащить из воронки и саму себя.
«На работу я не выходила — в любой момент можешь выпасть — — признается она. — Ты будто бы и держишься, а потом тебя выбивает — и всё. Плюс, если по моей экономической специальности работать, это будет женский коллектив, у всех семьи или свидания. А что я? Я независимый человек, но слушать это пока что очень больно.
Я завела себе собаку. Йорк Роллтон — он слишком красивый, нужно было нелепое имя дать (улыбается). Я его взяла, понимая, что мне нужно будет о ком-то заботиться, кормить, выводить на улицу. Пытаюсь к собаке привыкнуть. Конечно, он не может мне заменить всех близких.
То, что я сейчас открылась, это лучшее мое решение. Я реально ожила, я улыбаюсь. Такой поддержки не испытывала никогда в жизни. Я таю оттого, что мне теперь пишут, что столько людей в меня верят.
Я понимаю, что могу быть примером. Пусть я внутри вся разорванная-разбитая, но если можно пережить такую трагедию… Пусть видят, что можно найти смысл жизни снова. Для меня смыслом станет помощь. Мне написала родственница девочки, которую сбили возле торгового центра «Замок» (после этого ликвидировали пешеходный переход). И моя история отошла на задний план.
Я не видела дальнейшей жизни. Мне ничего не нужно без дочери, не знаю, как можно полюбить кого-то еще. Но в плане проекта я загораюсь. Я за женщин. С нашим менталитетом, где «лишь бы муж был, а какой неважно», не всё в порядке. Должно быть равноправие, уважение в семье, если этого нет — уходите. Без фанатизма, но хочу, чтобы женщины в этой стране были счастливы. Потому что слишком много боли».
Наталия Лубневская. Фото Надежды Бужан
