Ника Николаевна Шишкина, вдова Героя Советского Союза, легендарного военного летчика 1-го класса Якова Шишкина, и сама личность легендарная: играла в волейбол с маршалом Рокоссовским, была знакома с Юрием Гагариным и дружила с семьей сына Анастаса Микояна. 

Несмотря на свои 90 лет, освоила компьютер и по скайпу общается с подругой в Израиле и родственницей в США, следит за событиями в спорте, ведь четыре десятилетия проработала врачом в диспансере спортивной медицины, и многие белорусские спортсмены до сих пор желанные гости в ее квартире. Ника Николаевна никогда не жалуется на свои болячки, при этом у нее отличное чувство юмора.

Фото Андрея Сазонова, «Звязда»

Ее семья относилась к настоящей советской элите, но жизненный путь Ники Николаевны никогда не был устлан розами: она рано осталась без мужа, а затем и без единственного сына, сама боролась с тяжелой болезнью, но не потеряла интерес к жизни. Справиться с трудностями помогала работа — 60 лет женщина отработала врачом, и только в 81 год ушла на заслуженный отдых.

В ее квартире в одной из «сталинок» в центре Минска идеальная чистота. Ника Николаевна любит порядок и к нашему приходу сделала уборку после вчерашних гостей.

— Ко мне приходит социальный работник, но я стараюсь ее не нагружать. И всю жизнь делала все сама. В нашей семье никогда не было нянек, денщиков. Легче перечислить то, чего я не умела, чем то, чем приходилось заниматься. Случалось, сын уезжает в отпуск, а я беру помазок и пол в квартире покрываю лаком. Я и вязала, шила и перешивала вещи, могла и сапоги подшить дратвой. Не сидела без дела на лавке даже в гарнизонах, всю жизнь работала. У меня 60 лет календарного стажа, некоторые, наверное, скажут: дурная бабка.

— Кем были ваши родители?

— Я родилась в Зауралье. Мама была педагогом младших классов, работала в то время, когда внедрялись принципы педагогики Макаренко. Была заведующей одного из детских домов после революции и гражданской войны, когда было много беспризорников. Мама говорила, что тогда дети были другие — с чувством уважения, дружбы, никогда друг у друга не воровали, а вот следующие поколения были уже другие. Мама отработала 40 лет. Мой отец закончил Бауманское училище, как оно называлось позже, а на то время это было Императорское московское техническое училище. У меня даже сохранился его студенческий билет, аттестат. После работал инженером-землеустроителем. А в 1938 году его арестовали, обвинили в контрреволюционной деятельности и расстреляли. Через много лет реабилитировали…

— Вам, дочери врага народа, приходилось непросто?

— Я училась в школе на отлично. Маму все заранее поздравляли с моей медалью, и на вручение аттестатов я шла в отличном настроении. А обратно ехала — и не было на свете более несчастной девочки. Мне добавили четверок по географии, биологии и даже по русскому языку. Это сейчас я отношусь с юмором: ну не дали — ничего страшного. А тогда было так обидно… В комсомол я не вступала — потому что знала, что меня не примут. Тоже непросто было с моим характером: я же не пропускала ни одного открытого комсомольского собрания. Слава богу, не мешали поступать в медицинский институт. Кстати, характер у меня проявился с самого детства. Представьте, в третьем классе поспорила с учительницей на тему правильного написания слова. Я доказывала свое, а она — свое. Настолько я обиделась и решила, что в 4 классе у нее учиться не буду. За лето экстерном сдала экзамены — и пошла в пятый класс.

Когда папу арестовали, мы с мамой и бабушкой переехали в Челябинск. Там жила мамина сестра, тоже педагог. Мама еще долго ездила в Свердловск, в управление НКВД, добивалась свидания с отцом, а его, как позже выяснилось, уже не было в живых. Сначала нам прислали бумажку, что в 42-м он якобы умер от воспаления легких. А потом мы узнали, что его расстреляли 29 декабря 1938 года.

В 1945 году я окончила школу и поступила в мединститут. Заканчивала ординатуру по неврологии, по специальности я невропатолог.

— Не часто встретишь человека с трудовым стажем в 60 лет…

— Сразу после сдачи госэкзамена я вышла на работу — не отдыхала и дня. Всегда подрабатывала — брала дежурства, дополнительные полставки. Работала и бесплатно — в гарнизон приедешь, хорошо, если есть санчасть, а иногда только медпункт, там ведет прием военный фельдшер. Я садилась и помогала. В Минске 40 лет отработала в диспансере спортивной медицины. Имею звание ударника коммунистического труда. Были у меня и интересные должности, например доверенный врач Южно-Уральской железной дороги.

— Как познакомились с Героем Советского Союза Яковом Шишкиным, который потом стал вашим мужем?

— На работе мне дали путевку в санаторий в Сочи. У меня есть одна особенность: я легко знакомлюсь и «обрастаю» людьми мгновенно. Пошла на рынок, хожу по рядам. Старушка продает соленые огурцы, мне так их захотелось. И у него спрашиваю: будете огурец? Я и знать не знала, кто это — он же не ходил в форме. Яков удивился и даже растерялся. Я купила два огурца, одним угостила его. После этого, наверное, он сразу и влюбился. Мы переписывались, на следующий год и он, и я снова приехали в Сочи. Такое вот у нас «огуречное» знакомство.

— Знаю, что вы были знакомы с маршалом Рокоссовским…

— Я несколько раз играла с ним в волейбол — вот и все наше знакомство. Мы с мужем отдыхали в санатории. А меня хлебом не корми, дай поиграть в волейбол. У нас там образовалась своя женская команда. Рокоссовский останавливается однажды рядом с площадкой, где мы играли, заканчивается партия, и он спрашивает: «Женщины, можно я с вами поиграю?» — «Конечно!» Он был вместе с женой, она невысокого роста, а он мужчина видный, и все мы были немного в него влюблены. Чувствовалось его дворянское происхождение, интеллигентность, ум, остроумие — все было при нем.

— Не в каждом санатории, наверное, можно было так просто познакомиться с маршалом…

— Это же был военный санаторий. Например, в военном санатории имени Фабрициуса в Сочи мы пересекались с Юрием Гагариным. Иногда нас возили в кино, где собиралось руководство. Муж всегда садился на диван в конце зала, там они с Гагариным разговаривали. А я шла ближе к экрану. Когда фильм заканчивался, я подходила, мы здоровались. Он был чрезвычайно обаятельным и скромным, к тому же настоящий интеллигент. Была я знакома и с космонавтом Павлом Поповичем. Его жена Марина Попович, летчик-испытатель, мне очень нравилась. Как-то мы с мужем отдыхали в санатории имени Ворошилова. Перед танцами я на улице ждала Якова. Шел дождь, а поскольку у меня был плащ, я отдала свой зонтик Поповичу. На танцплощадке он еще пригласил меня на танец. На следующий день возвращал нам зонтик, и чувствовалось, что никак не мог понять, почему у него не просят автограф. Слава делает свое дело, не все проходили испытание медными трубами.

— Вы дружили с семьей сына Анастаса Микояна…

— Да. Алексей с женой и сыном (а он, кстати, позже стал известен как Стас Намин, музыкант и режиссер) даже гостил у нас с мужем. Мне на работу надо и неудобно перед гостями. А Алексей говорит: идите, не волнуйтесь. Возвращаюсь с работы — обед готов. Неделю они у нас так гостили. А когда уезжали, говорю: как жаль, я так хорошо устроилась.

— Как вы с мужем оказались в Минске?

— Яков служил в разных точках Союза, четыре года в Германии. Вернулись оттуда и стали выбирать город. Я до этого в Минске ни разу не была. Яков однажды приезжал забирать самолет, город ему понравился. Так и переехали сюда в 1966-м. А через полгода у него случился тяжелый инфаркт. После войны он осваивал сверхзвуковые самолеты. А на новой технике, случалось, погибали летчики. Я сама постоянно жила в напряжении. В гарнизоне прислушиваюсь: летают, значит, все в порядке. Потом слышу: прекратились ночные полеты. Я начинаю нервничать: почему? Кто-то разбился? На командный пункт стыдно звонить. Через час возобновляются полеты, ну слава богу. Приходит Яков домой, спрашиваю: «Почему не было полетов с часа до без пятнадцати двух?» — «Почему же не было, кажется, летали всю ночь… А, самолет выкатился за полосу, пока возвращали, был перерыв»… И вот только он закончил летать, как случился тяжелый инфаркт. Я заново учила его ходить, говорить, писать. Это страшно, когда знаешь человека сильным, волевым, умным, а он вдруг превращается в беспомощного цыпленка. После инфаркта Яков три с половиной месяца находился в больнице, я ежедневно его посещала. У меня в то время не было ни квартиры, ни работы, ни одного знакомого в городе, старенькая свекровь, 11-летний сын и обширный инфаркт.

— Даже у героев войны были проблемы с квартирой?

— Мы переехали в Минск и длительное время жили на временной, ждали, пока освободят эту квартиру: армейского политработника переводили в Москву. А жена политработника не спешила выезжать. Мне нужно делать ремонт, так как квартира была в ужасном состоянии, забирать мужа из больницы, а прежние жильцы никак не уедут… У меня вся жизнь — бег с препятствиями. Ночью идешь из больницы, и морально, и физически устала и думаешь: пусть бы меня сбил грузовик, но только чтобы сразу… Потом понимаешь: сыну 11 лет, старая свекровь, больной муж — что они будут без меня делать? Надо жить, никуда не денешься…

После инфаркта муж прожил еще 14 лет, а в 51 я стала вдовой. И хотя вокруг всегда было много мужчин, я так и не встретила никого похожего на своего мужа. Так и осталась одна. В 2009 году, когда была большая эпидемия гриппа, я потеряла единственного сына. Он всегда вел здоровый образ жизни — не употреблял алкоголь, не курил. Занимался спортом, в частности альпинизмом, был даже инструктором. С детства Николай был настолько самостоятельным, никогда не доставлял никаких хлопот. Прибегаешь из госпиталя, он делает уроки. Спрашиваешь: «Ты гулял на улице?» — «Нет, надо доделать уроки». Он окончил школу с золотой медалью, институт с красным дипломом. Защищался в техническом вузе на английском языке, самостоятельно его изучил… Посвятил себя науке, преподавал в технологическом университете. Много работал — до двух-трех часов ночи засиживался, вот и все его нарушения режима. И так на фоне полного здоровья он умер от осложнения гриппа. Это случилось 29 декабря 2009-го. А муж умер 25 декабря 1979 года. 29 декабря 1938 года расстреляли моего отца. Каждый год первую половину декабря я еще держусь, а потом меня начинает трясти… Я осталась совсем одна. У сына не было семьи: как говорят его друзья, он просто не встретил женщину, похожую на меня.

— Как вы пережили смерть сына?

— Сама не знаю. У меня никого нет — ни внуков, ни детей, ни сестер, ни братьев. Но нельзя позволять себе озлобиться. К тому же я стараюсь никогда не жаловаться. Я и сама перенесла пять сеансов химиотерапии. Раньше ничем особо не болела, а когда похоронила Николая, на нервной почве началось одно за другим. А потом вообще поставили диагноз рак горла. Вставили трубку, через которую нужно питаться. И я самостоятельно дома полтора месяца питалась через эту трубку. Сама делала перевязки. Потом начались сеансы химиотерапии…

— Что вам помогло? Желание справиться с болезнью?

— Если честно, я и сегодня не могу понять, зачем меня Бог оставил в этом мире. Но значит, для чего-то я здесь нужна. Мои подруги (им за 50, так как сверстниц моих уже не осталось почти) звонят: там болит, тут болит. А я никогда не жалуюсь, пользы от этого никакой.

Как-то после «химии» лежу в реанимации, телефон мой забрали. А накануне мои парни-гандболисты играли с Польшей. Я же должна была знать, как сыграли. Думаю, нужно спросить у кого-нибудь. Утром обход, пришла главврач с молодыми практикантами. У нее спрашивать не рискнула: думаю, решит, что сошла с ума бабка, и направит в «Новинки». Потом пришел молодой врач. Говорю: можно ли необычный вопрос? Как сыграла сборная по гандболу? Он посмотрел в телефоне, даже счет помню — 31:30, наши выиграли!

— Несмотря на то, что вам пришлось пережить, за что вы благодарны судьбе?

— У меня был отличный сын. И это подарок, хотя его у меня и забрали…

Сейчас периодически чувствую себя не очень хорошо, но всем говорю, что это погода влияет. Врачи провели обследования, спрашиваю у них, надо ли какие-нибудь лекарства принимать? Говорят, что не надо. Я и сама понимаю, что в 90 лет ничего не поделаешь — как ни крути, возраст. Но я говорю — погода.

Алена Кравец, «Звязда»